ДОБРОДЕ́ТЕЛЬ
-
Рубрика: Философия
-
-
Скопировать библиографическую ссылку:
ДОБРОДЕ́ТЕЛЬ, в системах нормативной этики свойство личности, делающее её способной к нравственно «правильным» мыслям, словам и поступкам. Понятие Д. в европ. традиции преемственно по отношению к античному понятию «арете» в его послесократовском истолковании; у истоков доктрины о Д. стоит Платон, опосредованный аристотелизмом и стоицизмом. В терминологии, унаследованной европ. мыслью от Аристотеля («Никомахова этика», II, 4, 1105b20–1106a12) через посредство схоластики, Д. есть «хабитус» (греч. ἕξις, лат. habitus – навык, стабильное состояние) души. Как всякий др. «хабитус», Д. обычно приобретается, а затем приумножается и осуществляет себя посредством упражнений, т. е. сообразных ей «актов». Всякое проявление Д., в т. ч. и душевное движение, согласно такому пониманию, есть «акт» Д. (поступок – это акт «внешний», самонастраивание души – акт «внутренний»). Отсюда характерные для западного религ. обихода выражения типа «акт веры» или «акт покаяния», означающие усилия возбудить в себе некоторое чувство, которые обычно сопровождаются чтением молитвенной формулы, а также термин «духовные упражнения».
Все Д. мыслятся как свойства моральные в широком смысле слова; однако среди них выделяются как самая большая группа «моральные добродетели» в узком смысле слова. В центре этой группы традиция поставила 4 «кардинальные» Д. (от лат. cardo – ось), число которых связано с символикой 4 стран света, 4 углов дома, 4 стихий и т. п. (полнота естественного), а отбор восходит к Платону: благоразумие (prudentia), справедливость (iustitia), воздержность (temperantia) и мужество (fortitudo). Но если у Платона в связи с его этико-политич. концепцией примат принадлежал справедливости, гражданской Д. по преимуществу, как бы суммирующей в себе прочие моральные Д., то схоласты склонны отдавать примат благоразумию, Д., осуществляющей подчинение воли разуму и указывающей другим Д. пределы их меры (Фома Аквинский и др.). Вопрос о мере особенно важен потому, что моральные Д. по примеру Аристотеля часто описываются как середина между парами противоположных порочных крайностей: щедрость – середина между скупостью и расточительством, храбрость – середина между трусостью и опрометчивостью, и т. д. Погрешить против каждой Д. можно «недостатком» (per defectum) и «избытком» (per excessum) (трусость – «недостаток» храбрости, опрометчивость – её «избыток»). Венчая моральные Д., благоразумие связывает их с интеллектуальными Д. (по Аристотелю – дианоэтическими); в числе последних – знание (scientia), мудрость (sapientia), разумение (intellectus), искусство (ars). Отдавая интеллекту первенство перед волей, традиция томизма отдавала интеллектуальным Д. первенство перед моральными.
С христианской точки зрения интеллектуальные и моральные Д. в совокупности представляют собой Д. «человеческие», или «естественные»; от них отличны Д. «теологические», или «сверхъестественные», – вера, надежда и любовь (ср. 1 Кор. 13:13), число которых не случайно соответствует троичности Божества – в традиц. христианской символике чисел 3 относится к 4 как божественное к человеческому и вечность к времени, и таково же отношение теологич. Д. к кардинальным, а в сумме они дают священное число 7. Если интеллектуальные и моральные Д. по своему происхождению бывают отчасти врождёнными (innatae – задатки и предпосылки Д.), но гл. обр. приобретёнными, т. е. результатом упражнений, то Д. теологические рассматриваются как внушённые свыше (букв. – влитые, infusae), что не снимает задачи упражнять их и осуществлять в «актах». Примат среди теологич. Д. принадлежит любви; но это именно «сверхъестественная» любовь, отличная от естеств. привязанности. Обладание теологич. Д. мыслилось возможным только для верующего, обладание интеллектуальными и моральными Д. – для всякого человека, следующего «естественному закону».
Разграничение между естественными и сверхъестественными Д., особенно отчётливо выраженное в католич. традиции томизма и казуистики, вызывало протесты с противоположных сторон: с позиции веры можно было отрицать понятие естеств. Д., приравнивая её к «блистательному пороку» (Августин, считавший, что безупречно нравств. поведение вообще не вменяется человеку в заслугу) или ставя её в полную зависимость от благодати (Дунс Скот, М. Лютер) или предопределения (Ж. Кальвин), что приводило к нивелированию естественных и сверхъестественных Д.; напротив, с позиции рационализма или т. н. автономной этики можно было отрицать понятие сверхъестественной Д. как несовместимое с сущностью этического. Итал. Ренессанс разработал концепцию Д. (virtù) как предельно полной реализации способностей человеческой природы; эта концепция, связанная с семантич. двузначностью лат. слова virtus (добродетель и способность), была удалена не только от теологии, но и собственно от этики. Классификация Д. сама по себе, как приём формализации этич. доктрин, постепенно теряет престиж вместе со схоластикой; характерно, что уже голл. картезианец А. Гейлинкс настаивал на том, что Д. – одна.
Просвещение – последняя эпоха, пытавшаяся при отказе от санкции Откровения всё же строить этику последовательно по нормативистскому принципу, обращая против схоластики взятые у неё же, но переосмысленные и заострённые понятия естеств. закона и подчинения воли разуму; и это последняя эпоха, для которой слово «Д.» играет роль важнейшего оружия в идейной борьбе. Б. Спиноза отождествлял Д. с истинной природой человека, которая объяснима лишь из собств. законов, т. е. независима по отношению ко всему внешнему ей и утверждает в своём действии самоё себя. Х. Вольф определял Д. как готовность следовать естеств. закону и совершенствовать себя и других. В целом с этим понятием (заметно определившим, в частности, язык Франц. революции, когда много говорили о гражд. Д.) связывается надежда на полное согласие между природой и разумом, более того, на их тождество, долженствующее определить жизнь человека и общества. Начиная с И. Канта, по дефиниции которого Д. есть «моральная твёрдость воли человека в соблюдении им долга» (Соч. М., 1965. Т. 4. С. 341), нем. идеализм (И. Г. Фихте, Ф. Шлейермахер, И. Ф. Гербарт и др.) акцентирует не столько следование природе, сколько, напротив, личный волевой акт, прорывающий инерцию стихийного, природного бытия; выработанный Просвещением идеал Д. удерживает свой автономизм, но в значит. степени утрачивает натуралистич. и гедонистич. характер, оборачиваясь некоей внерелигиозной аскезой. Попытки отыскать неизменную норму в самой человеческой природе, доброй и вечной, оказались несостоятельными. Возникающие системы мировоззрения самого разного рода, от позитивистских до иррационалистических, при всех своих принципиальных различиях едины в том, что не оставляют места для нормативистской этики, а потому слово «Д.», являвшееся некогда точным термином, уходит из филос. обихода, и отд. попытки построить заново теорию Д. (напр., у О. Ф. Больнова) не меняют общей картины.