СПАСЕ́НИЕ
-
Рубрика: Религиоведение
-
-
Скопировать библиографическую ссылку:
СПАСЕ́НИЕ (греч. σωτηρία, лат. salus), в религиозном мировоззрении предельно желательное состояние человека, характеризующееся избавлением от зла – как морального (порабощённости греху), так и физического (смерти и страдания), полным преодолением отчуждения и несвободы. С. выступает как конечная цель религ. усилий человека и высшее дарение со стороны Бога.
Противопоставленность грехопадения (понимаемого либо как вина перед личным Богом, либо как неразумное вхождение личной или Мировой души в круговорот материального бытия) С., в котором это грехопадение снимается, определяет внутр. строй теизма (иудаизм и особенно христианство, в гораздо меньшей степени ислам), а также вост. вероучений – зороастризма, манихейства, буддизма и др. Все эти религии (к которым принадлежит и гностицизм) иногда называют «религиями спасения», в отличие от язычества, где идея С. присутствует лишь в зачаточном виде. С первобытных времён человек постоянно обращается к своим духам, демонам, богам и героям с просьбой о помощи в к.-л. конкретной ситуации: об избавлении от нужды или болезни, об удаче на охоте или на войне и т. п. Это свойство иногда быть «спасителем» не является обязательным и необходимым для языч. бога, но оно практически важно для молящегося, для культовой практики именования бога: из всей суммы амбивалентных возможностей божества необходимо выделить, назвать по имени, магически заклясть и тем побудить к действию как раз те, которые сулят молящемуся перспективу С. Ряд божеств греч. Олимпа – Зевс, Афина, Деметра, Дионис, Асклепий, Диоскуры и др. – носили имя Спаситель. Это конкретно-ситуативное С. могло получать в развитом греко-рим. язычестве высокий нравств. смысл (С. отечества, «С. рим. народа» и т. п.). Но языч. С. всегда остаётся частным, не окончательным: вечный равномерный ритм добра и зла в языч. космосе делает всякое безусловное С. сомнительным.
Нечто иное наблюдается в религ. мире древнего Ближнего Востока, в частности Египта (ноты безусловного доверия к благу, исходящему от божества, в др.-егип. гимнах). При этом егип. религия с её обычным интересом к вопросам загробной жизни связывает испрашиваемое у богов С. с вечностью. Следующий шаг к абсолютизации С. сравнительно с др. ближневосточными религиями был сделан ветхозаветным иудаизмом. Эмоциональным фоном библейского учения о С. является абсолютизация бедствий, от которых Яхве должен «спасти» человека или «избранный народ». Речь идёт уже не о частной катастрофе в неизменяемом ритме бытия – вся жизнь человека среди людей и народа среди народов есть непрекращающаяся катастрофа. Адепт библейской веры не просто обращается к Богу, но «взывает», «вопиет» к нему «из глубины» (Пс. 129:1) – из провалов своего бедственного бытия или из бездны своей потрясённой души; преобладающая интонация книги Псалмов Давида и пророч. книг есть интонация вопля. Уже физич. космос Ветхого Завета, в отличие от античного космоса, пугающе непостижим в своей иррегулярной динамике: земля «колеблется», воды «шумят, вздымаются» (Пс. 45:3–4), горы «как воск тают» (Пс. 96:5) и «прыгали, как овны» (Пс. 113:4), исполинские чудища поражают своей несоизмеримостью с человеческой мерой; ещё больше растерян человек перед человеческим миром, силами социального отчуждения (Пс. 12:2). Но всё это служит лишь фоном для оптимистич. ветхозаветного учения о С.: в критич. момент обращённый к Яхве «из глубины» вопль оказывается услышан им, и предельно бедственное состояние, казалось бы, не оставлявшее никакой надежды на С., перекрывается грандиозностью непостижимого и окончательного С. (Пс. 21, Есф. и др.). Характерно, что этот поворот часто рисуется как парадоксальный (финал Книги Иова). Содержание идеи С. в Ветхом Завете конкретно и вещественно – освобождение от рабства и возвращение из плена, здоровье и многодетность, изобилие и удача; но одновременно с этим выступают и нравств. аспекты С.: «мир» и «справедливость» (напр., в Книге пророка Исайи). С. целостно и объемлет всё бытие человека; в силу этого оно к талмудич. эпохе начинает требовать веры в загробную жизнь и воскресение, в «будущий мир», где оно завершится. Это телесно-духовное и посюсторонне-потустороннее С. является свободным дарением Бога, имеющим для него существенный характер. Яхве – это не просто Бог, который иногда может сообщить кому-либо С., но сам по своей сущности есть «спасение» для своих людей (ср. Пс. 27:1–2).
Удерживая ветхозаветное понимание С., христианство спиритуализирует его, хотя и здесь оно мыслится как духовно-телесное, поскольку включает в себя воскресение и просветление тела. С. – это не просто С. от погибели, от смерти и греха, но и С. для «обновления жизни», «жизни во Христе», для свободы (от закона и от греха); С. – это «оправдание», «святость», «мудрость», это вера, надежда, любовь и многообразные «духовные дары» (ср. Рим. 6:8, Кол. 3:12–14, Еф. 2:4–8). С. должно завершиться в эсхатологич. перспективе загробного суда и загробной жизни; «жизнь во Христе» требует для своего абсолютного завершения «вечной жизни». Вопрос о том, как соотносятся здесь милость Бога и усилие человека, вызвал в христианской теологии многовековые споры о предопределении, благодати и свободе воли.
В корне отличное понимание С. развивается в буддизме, манихействе, гностицизме: здесь С. есть освобождение от мира и от жизни в целом, преодоление желаний и привязанностей, «угасание». Такое С. может быть уделом отрешённого духа, но не тела, воспринимаемого как помеха к С. Для этого типа учений о С. характерно представление, согласно которому человек путём самоуглубления и отрешения сам «спасает» себя, а не получает своё С. из рук божественного спасителя (буддизм хинаяны требует от каждого быть для себя «светильником», тогда как буддизм махаяны окружает верующего пантеоном спасающих его бодхисаттв). Христианский гностицизм играет с амбивалентным образом т. н. спасённого спасителя; тенденции, клонящиеся к присвоению самому аскету роли спасителя, выступают в христианстве и позднее (напр., ересь т. н. равных Христу в палестинском монашестве 5 в.). Наиболее радикальной противоположностью теистич. идее С. в новоевропейскую эпоху выступает социальная и технич. утопия, ставящая на место подаренного Богом трансцендентного сущего посюстороннее будущее, создаваемое самими людьми, которые планируют при этом и собств. сущность.
В христианской сотериологии, осн. принципы которой были сформулированы уже в патристич. период (Ириней Лионский, Афанасий Великий, Григорий Богослов, Григорий Нисский, Иоанн Кассиан Римлянин и др.), С. включает в себя как совершённое Христом искупление (объективная сторона С.), так и процесс личного усвоения людьми плодов искупительного подвига Христа (субъективная сторона С.). В объективном плане С. уже произошло, Христос, став человеком и пострадав за грехи мира, восстановил общение людей с Богом и в Самом Себе положил основание для их обо́жения. Плоды Голгофской жертвы достаточны для С. всего человечества, но они не делают всех людей автоматически спасёнными: в течение земной жизни каждый человек призван свободно и сознательно самоопределиться в своём отношении к Богу, важнейшим условием этого является искренняя вера в Бога и сознательная жизнь по Его воле. Со стороны Бога людям даётся благодать, силой которой происходит освящение или обожение христианина. В деле С. мира гл. орудием Бога является Церковь, в духовном пространстве которой происходит благодатное преображение людей. Т. о., С. человека – это свободное взаимодействие (синергия) двух начал – Божественного и человеческого, спасающей благодати Божией и воспринимающего её человека.
См. также раздел Вероучение в статьях Ислам, Иудаизм, Католицизм, Православие, Протестантизм.